Книга Женщина на заданную тему - Елена Минкина-Тайчер

Если нельзя, но очень хочется, то можно, думаю я жалобно. Мне смертельно хочется спать, спать до позднего солнечного утра, уже переходящего в день, и потом еще немного поваляться в нагретой уютной постели, раскинув руки поверх одеяла. Разве конференция пострадает без участия одного рядового слушателя?

Я ненавижу деловые встречи, пиджаки, строгие прически и годовые отчеты. И при этом работаю системным аналитиком в серьезной торговой фирме. Парадоксы так желанного нами капитализма – за отказ от любимой профессии получаю финансовый аналог независимости и свободы. То есть могу нормально одеваться и покупать дорогую косметику, чтобы во всем этом великолепии ходить на ту же работу!

Нет, что зря ныть – финансовая свобода все-таки очень нужна: отпуска, Гришкины теннис и английский, подарки маме, содержание нашей старенькой дачи. И независимость. Независимость от Глеба.

В принципе, я не слишком и стремилась на филфак, это была идея моей учительницы литературы. Удачные сочинения и детское увлечение поэзией – еще не причина всю жизнь изучать чужие литературные труды. Вдруг так и не удалось бы написать ничего своего, только корпеть в архивах и листать старые рукописи? И бесконечно читать критические статьи и воспоминания сентиментальных дам?

А так – полная свобода, писать не нужно, читай, что хочешь – Ахматову вперемешку с Агатой Кристи, Борхеса и Даррелла, Цветаеву и Гришковца. Конечно, если найдешь силы и время после двенадцати часов работы на компьютере.

Я хочу жить в старом, забытом временем городе, сонно бродить по теплой комнате в длинной мягкой рубашке, приминать загорелыми ступнями ворсинки ковра, следить за отражением облаков в темном зеркале. И ждать тебя. Беспечно и радостно ждать тебя, не боясь разочарований и потерь.

И пусть меня зовут, например, Рахель. Кстати, так звали мою бабушку с отцовской стороны. Да, Рахель! Любимая жена. Любимая и единственная, хотя я никогда не пойму, почему Иаков не ушел от Леи после этого страшного обмана? Разве можно страстно любить и желать одну женщину и при этом продолжать жить с другой? И не просто продолжать, например из вежливости и разных обязательств, а рожать с ней детей, да еще так много? Им что, совсем все равно с кем спать, этим библейским праотцам?

Нет, не хочу Рахели! Слишком грустно быть одной из жен, лежать без сна в холодной кровати, знать, что его щека прижата к чужой щеке и сонная рука лежит на чужой груди…

Пусть лучше Лаура! Чудесная Лаура в белом платье и облаке кудрей, недоступная хохотушка и прелестница. Не спи ночами, умирай от восторга, всю жизнь мечтай коснуться моей руки…

Нет, что-то мне не хочется платонической любви на всю жизнь. Помрешь от скуки…

Тогда Кармен? Лара? Настасья Филипповна? Какие глупости!

Давай ты просто будешь спокойным и добрым. Очень добрым и немного насмешливым, потому что невозможно не рассмеяться, когда сильный взрослый человек так по-детски влюблен и очарован. Конечно, очарован – моими руками, губами, словами, что я шепчу тебе по ночам. Моей страстью, преданностью, восторгом.

Давай ты просто обнимешь меня, не просыпаясь, и утро будет тянуться бесконечно, и весь мир оставит нас в покое…

Боже мой, осталось двадцать минут! Как всегда. Тоже нашлась Афродита-Дездемона! Теперь придется мчаться всю дорогу, а потом виновато пробираться к свободному стулу.

Я поспешно встаю, надеваю деловой костюм, жутко неудобные туфли с длинными носами, закручиваю волосы в строгую прическу. Все-таки международная конференция, важный доклад по нашей тематике.

Сначала я очень обрадовалась этой поездке – погулять по Москве, переночевать в хорошем отеле. Вообще-то не такая уж роскошь, но можно «выйти из круга». Это моя подруга Надя придумала – хотя бы раз в год человек должен «выйти из круга и пожить на другую тему». Пусть даже в командировке. Но боюсь, настоящего выхода не получится, с конференции трудно сбежать. Вчера был длинный утомительный день. И сегодня главный доклад наверняка поставят в конце, с этим мне всегда везет. А вечером – обратный поезд. Интересно, что за докладчик? В прошлом году приезжал такой зануда!

ОН СРАЗУ ЕЕ ЗАМЕТИЛ

Конечно, он сразу ее заметил. И не только потому, что сидела в первом ряду и задавала вопросы. Кстати, очень неглупые вопросы, строго по существу, что так нехарактерно для женщины. Что-то еще притягивало взгляд, то ли слишком темная масть – шоколадные, круглые как тарелки глаза, почти черные тяжелые волосы. То ли слишком много округлостей – грудь, бедра – все чуть больше, чем нужно для строгого делового костюма. Да и волосы не держались в «деловом» узле на макушке, ей то и дело приходилось заправлять за уши кудрявые пряди. Нет, на российскую бизнес-леди она не тянула. Не тянула, слава богу!

«Хорошая еврейская девочка», – сказала бы его мать.

Да! В этом все дело! Именно так бы она и сказала. И при этом безнадежно вздохнула, заранее предполагая непонимание. Черствость и непонимание, чего еще от него ждать!

Нет, это смешно, наконец, – перевалить за сорок, защитить докторскую, родить собственных детей и вот так, на ровном месте, продолжать бороться c родителями…

И ведь мать никогда не настаивала. Скорбно сжимала губы, заворачивалась в цветастую нелепую шаль и утыкалась в какую-нибудь свою Ахматову. Или Цветаеву? И почему он их вечно путал? Совершенно разные стихи, честно говоря. Ах нет, там была еще Ахмадулина, вот в чем дело, его путали похожие фамилии. Сколько мучился, плотно закрыв дверь в свою комнату, ловил непослушные горячие слова, все эти немыслимые женские страдания. Зачем столько страстей на ровном месте? Но почему-то запомнил навсегда: Смуглой оливой скрой изголовье! Боги ревнивы к смертной любови… Нежнее нежного лицо твое, белее белого твоя рука… Ликом чистая иконка, пеньем – пеночка… – И качал ее тихонько на коленочках…

Кому это расскажешь, скажите на милость?! Друзья, даже из тех, что знали русский язык, все равно не поймут. Он и сам не понимал, но какое-то беспокойство поселялось в душе от странных тянущих слов.

Все равно мать бы не поверила, что он читает ее книжки. Она даже не верила, что он помнит русский. Хотя и сам хорош, столько раз придуривался, коверкал слова…

Так вот, это была хорошая еврейская девочка. В понимании его родителей, конечно. Бесполезно спорить. У них на все было свое мнение, свой взгляд, отживший и вечный взгляд – как парадный коcтюм отца в шкафу. Какое-то время его пытались знакомить с дочками друзей, всегда тот же джентльменский набор – университет, музыкальное образование, любовь к литературе и искусствам, нелепые юбки до колен.

А настоящей еврейской девочкой была как раз Орна. Куда уж более еврейской, – три поколения в Израиле! Адская смесь американских сионистов, польских кибуцников и почтенных иракских банкиров. Тощая, как воробей, с гладкими прямыми волосами и маленькими острыми грудями, не знающими лифчика. И в придачу совершенный иврит, веселое пренебрежение традициями, собственная квартира на бульваре Ротшильда. И узкие зеленые глаза. С ума сойти!